Форум » Главный Форум Альтернативной Истории » Роман "Война за Небесный Мандат" Мир без Чингисхана (Cборник) » Ответить
Роман "Война за Небесный Мандат" Мир без Чингисхана (Cборник)
Magnum: Глава 1. За морем, в далеком Китае, и рядом -- в степях травяных -- тангуты, кидани, бохаи и сотня народов других, в тулупах и белых перчатках, одеты в броню и халат, сходились в бесчисленных схватках за вечный Небесный Мандат. Войну прекращали на время - торговцы, используйте шанс! И только монгольское племя нарушило этот баланс, когда воплощение духа, китайцам и туркам назло, бесстрашный воитель Джамуха все кланы собрал под крыло. Разбивший своих антиподов, носивший кинжал в башмаке, он звался "Владыкой народов" -- "гурханом" на их языке. Слагавший печальные вирши, любимец монгольских мужчин, любимого брата казнивший -- как звали его, Темуджин? Теперь неприятностей ждите, граница -- тончайшая нить, а этот степей повелитель задумал весь мир покорить. Тогда в поднебесном Пекине, владевшая Севером всем, сидела династия Цзиней, не ждавшая этих проблем. -- Совсем обнаглели араты, нелегкая их принесла! -- с тоской приказал император отправить к монголам посла. Зависнуть в гостях у гурхана, пожалуй, на месяцев пять, расстроить монгольские планы и тщательно все разузнать. Кобылки, жевавшие травку, и в небе паривший орел, не знали, что в ханскую ставку приехал пекинский посол. Он был полководец известный, сразивший немало врагов, их души отправивший в бездну! Воспитан, умен и толков. Рожденный для вечного боя, до гроба любивший войну... -- А как называли героя? -- Пусянь из семейства Ваньну. Но раз приказал император, Пусянь отказаться не смел -- оделся в костюм дипломата и прибыл в монгольский удел. Сначала прохладно и сухо, на что-то обижен при том, Пусяня встречает Джамуха. Но после, забыв обо всем, в шатре, что натянут упруго, и ночью, и в солнечный день, обнявшись, как два старых друга, сидели монгол и чжурчжень. И там они спорили долго, скрепившие тайный союз. Не двинуть ли сразу на Волгу? Кому угрожает индус? Быть может, горит император желанием тайным давно разрушить державу Ямато и к черту отправить на дно? Запутавшись в картах и планах, сменили тональность речей. О славе и доблестях бранных, о крепости острых мечей, о шлемах из бронзы и меди, о звоне пластинок и шпор, о том, как сражались соседи -- об этом пошел разговор. Пусянь возмущается глухо: -- Мой друг, разберемся в конце... Тогда отвечает Джамуха с усмешкой на темном лице: -- Сильны и могучи чжурчжени, но в яростной битве одни монголы не знают сомнений, не ведают страха они. Живот, словно бочка раздулся, горит от похлебки гортань -- под самое утро вернулся в палатку посольства Пусянь. Но в этих бессмысленных спорах добыл информацию он. Услышал таинственный шорох. Подумал: "Убийца, шпион! Наверное, враг недобитый мне шлет из Китая привет", -- решил полководец сердитый и выхватил свой арбалет. Раздался чудовищный выстрел! Упал чернокнижный колдун, убитый стрелой из баллисты посланник империи Сун. -- Измена! -- Пусянь догадался. -- Нам в спину направили нож! Монгольский подлец собирался продать нас китайцам за грош! И вот, под прикрытием жатвы, убийцу ко мне подослал! А как же священные клятвы и дружба, что он обещал?! Я больше не жду ни минуты! Достала меня болтовня! В удобные туфли обутый садится Пусянь на коня. Готовый скакать без оглядки до самых пекинских ворот. Однако бежит из палатки Джамуха и громко орет: -- Откуда такая обида?! Зачем ты сидишь на коне? -- Заткнись, подколодная гнида. Ты братом не можешь быть мне! На миг онемевший от гнева, Джамуха кричит, возмущен: -- Потомок ходившей налево, проклятый пекинский шпион! Рожденный в смесительном браке, пропивший наследство отцов! -- Ты сын желтоухой собаки, пожравший своих мертвецов! И так они долго ругались, забыв про войну и любовь, потом наконец-то расстались и больше не встретились вновь. ========== Главы с 1 по 34 одним файлом: http://zhurnal.lib.ru/m/magnum/pu2006.shtml
Magnum: Нет, эта оффлайновая.
Magnum: Вторжение хорезм-шаха Джелаля в Индию и Ориссу (ок. 1222 г.) Цветение бешеных джунглей разрезало мир пополам. На пляже пустынном, обуглен, стоит замечательный храм. На древних руинах Калинги строителем он вознесен. А в центре -- чудовищный лингам, уперся почти в небосклон, где Сурья, спаситель героев, над морем летит в Канарак. Ему эту пагоду строят, да вот не закончат никак. Спустилась ночная прохлада. Лишь волны о берег стучат. И песня на чистом каннада собой украшает закат. И кто-то пронзительно шепчет: -- Куда ты, мой друг, подожди... Быть может, обнимешь покрепче... -- А, пропадом все пропади! -- и вот за большим монументом в ночи прозвучал поцелуй. И голос с забавным акцентом: -- Я слышу звучание сбруй. Хочу любоваться закатом и гладить твой теплый живот, но должен вернуться к солдатам, нас утром сражение ждет. И девушка звонко смеется. -- Мужчины... Опять на войну. Мой друг, образец полководца... Я вряд ли сегодня усну. Ну, ладно, желаю удачи. Не время для сладких утех. -- И прочь удаляется в плаче, сменившем неистовый смех. Под звуки далекого грома в лесу прокричал бабуин. Любовник ее незнакомый в ночи остается один. -- С таким ощущеньем поганым я в битву идти не готов. Я видел далекие страны, я выучил сто языков. Я знал удивительных женщин (и несколько даже убил). Но девушке этой обещан богами, наверное, был. Возможно, я с этим не спорю, решать всемогущим богам. -- Солдат отвернулся от моря. -- Я должен вернуться к войскам. Но только он взял алебарду и посох, отлитый в свинце, блеснули глаза леопарда на желтом от ветра лице... ...Насыпав курган для Кучлука и воинов павших вокруг, Джелаль посмотрел близоруко на север, восток и на юг. На севере холодно, мерзко, там выдержит только якут, и люди в обличии зверском подобно медведям живут. А что на востоке? Монголы -- разбиты еще не совсем, Китай с опустевшим престолом и целая куча проблем. Там пыль забивается в жабры, степной оглушает буран и тысячи воинов храбрых, таких же, как этот найман. На юге? Там будет потише. Пойдем в Индостан, решено! В столице царя Ильтутмыша добычи и славы полно! В Бенгале поход завершится, считает султанский генштаб. Джелаль переходит границу и твердо вступает в Пенджаб. Он едет на мамонте сером (в Сибири достали купцы), и новым царем Искандером его называют льстецы. Он к почестям этим привычен, как всякий нормальный султан. А местные "Демоном" кличут, и "Хуном", и даже "Шайтан". Как дьявол, восставший из бездны, как новый злодей-эфталит, идет повелитель Хорезма -- земля под ногами горит. Разбиты бойцы Ильтутмыша потоками стрел и ракет. Огонь пробегает по крышам, свалился Кутуб-Минарет. Войска собрались по приказу у Дели разрушенных стен. Арийскую высшую расу сломили кипчак и туркмен! А там, за стеной кипариса, владычица многих земель, раскинулось царство Орисса -- вторжения новая цель. Была до сих пор невидимка, туда не добрался никто. Там правит король Нарасимха -- за мощным Деканским плато. Увидев отряды Джелаля на самой границе страны, король Нарасимха в запале воскликнул: -- Отчизны сыны! Наследники древней Калинги! Сомкните плотнее щиты! До самой последней кровинки останьтесь у этой черты! Мы прошлого помним уроки, и мы не отступим опять! Пусть снова приходят Ашоки -- нам будет кого УБИВАТЬ!!! Под бешеной ярости крики, что слышали даже в раю, Джелаль и войска Нарасимхи столкнулись в последнем бою. Заслужена царская милость -- сто тысяч погибших бойцов! Но лишь через день отклонилась капризная стрелка весов. Удар енисейских киргизов, опасный, как быстрый свинец, едва не поставил Ориссу на грань, за которой конец. И тонкая красная нитка дрожит, как натянутый нерв. Король отправляет на битву свой самый последний резерв. Сплошными рядами, попарно, пластинки блестящих кирас, солдаты в броне ламинарной -- и узкие щелочки глаз. Несут необычные шпаги, и золото древних знамен, и странные буквы на флаге, а также восточный дракон. Их вел генерал черноусый в роскошном китайском плаще. Конечно, он не был индусом. А кем же он был вообще?! -- Позвольте представиться, крысы. Мы встретились с вами не зря. Пусянь, полководец Ориссы и первый советник царя. -- Пусянь, император чжурчженей? -- спросил удивленный Джелаль. -- Я полон ужасных сомнений. -- Его охватила печаль. -- В Пекине погиб узурпатор... -- Ты к правде еще не готов? Как всякий приличный диктатор, я дома держал двойников. Когда я ушел из Китая, спасая свой бедный народ, он умер, меня защищая, у самых столичных ворот. Прижег свои пальцы железом, чтоб даже родимая мать... И голову к черту отрезал, чтоб труп не могли опознать. А мы же, до самого Ганга, где в Чолу идут корабли, сквозь горные цепи Мустанга к царю Нарасимхе пришли. -- Какая рекордная скорость! Какая безумная прыть! Ты служишь индийцам за совесть? Я больше могу заплатить... Пусянь отвечает Джелалю: -- Молчи, и не будешь судим. Мы родину раз потеряли -- и больше терять не хотим. Пусть деньги разбойники ищут, а все, что добыл в грабеже, пожертвуй на храмы и нищим -- ты их не потратишь уже. Султан рассмеялся: -- Вот скромник! Какая красивая речь! Сынок, ты обычный наемник, без роду и племени меч. Ты хуже царя Ильтутмыша, что был простодушный болван. Пусянь, о котором я слышал, был сердца лишеный тиран... -- Не смей говорить "самозванец"! За дерзость подобную слов, ты спляшешь отчаянный танец на лезвиях наших клинков! Тебя породила клоака, как самую мерзкую тлю! Когда ты издохнешь, собака, я войско твое раздавлю! Вы слышите это, ублюдки? Я выпущу ваши кишки! Еще не закончатся сутки -- вы ляжете в эти пески! Довольно! К оружию, братья! Смените морковку на кнут! И пусть мусульманские рати живыми от нас не уйдут! -- А я, -- восклицает с обидой Джелаль - беспощадный злодей, -- сложу черепов пирамиду и гору из ваших костей! И двигаясь точно по кругу, сжимая холодную сталь, не делая скидок друг другу, сражались Пусянь и Джелаль. Рубили спокойно, но быстро, щитом отражая удар. Мечи, высекавшие искры, устроили в джунглях пожар. Ударил тропический ливень и молнии пламенных стрел. Султан напоролся на бивень слона, на котором сидел. А следом под тушу слоновью, что стала могилой живой, упал, истекающий кровью, великий китайский герой. Под руки ведут Нарасимху туда, где в субботнюю рань, лежат на дороге в обнимку Джелаль и могучий Пусянь. До горького плача расстроен, но царь на решения скор. Ложатся останки героя на свой погребальный костер. И будет немалым сюрпризом узнать, что еще не конец. (Пусянь, что погиб за Ориссу, был тоже несчастный близнец).
krolik: Magnum пишет: И будет немалым сюрпризом узнать, что еще не конец. и это радует!!!
Magnum: Здесь можно полюбоваться на тот самый храм, который обороняли (и наоборот) герои: http://tinyurl.com/y6zbxw
Magnum: Рассказ коллеги Булычева про настоящего императора Нарасимху (ок. 1238-1264). http://www.zshare.net/download/orissa-rar.html
Magnum: Читатель пишет: http://en.wikipedia.org/wiki/Puxian_Wannu Это неправильная статья. Вот правильная: http://ru.althistory.wikia.com/wiki/Puxian_Wannu
Magnum: Глава 10. Поживший на свете шикарно, любимец богов и детей, великий король Джаяварман лежит в пирамиде своей. Другой властелин лучезарный и очень приятный собой, наследник его Индраварман пытается править страной. Но рядом с божественным папой, что ужас на всех наводил, сынок оказался растяпой. К тому же он был педофил. Царь с именем очень похожим, однако забавный контраст -- в сравнении с прежним ничтожен другой камбоджийский династ. И вот он лежит на диване, своим положением рад1, и чем-то чудовищным занят - он . Той девочке лет восемнадцать исполнится лет через шесть. ... Однако ужасную весть внезапно доставил посланец, ворвавшийся прямо в гарем. -- Немедленно выйди, поганец! -- воскликнул Владыка_Над_Всем. -- Я должен достигнуть оргазма, и акт довести до конца... -- Великий, в болотных миазмах, -- краснеет лицо у гонца, -- Имперская власть пошатнулась. В глуши назревает мятеж... Куда-то исчезла сутулость. Царь молод и полон надежд. -- Восстание наших окраин немедля в крови утопить! -- Противник умел и отчаян, его нелегко победить... -- А кто он? Мятежники-вьеты? Тимор? Дикари с Филиппин?! Солдат подготовил ответы. -- Не там и не здесь, господин. И даже понять не пытайся, а просто на слово поверь -- на нас надвигаются тайцы... -- Китайцы?! Но после потерь, в последней войне понесенных, сожженных дотла городов, не служит никто в легионах, а восемь китайских полков... -- Да нет, не китайцы, а тайцы!!! Из новой страны Сукотай. А также -- скорей одевайся! -- живущие рядом с Эрхай - их братья из царства Нанчьжао за ними идут по пятам. И стрел беспощадные жала стучат по твоим крепостям. -- Ничтожные нижние касты, -- король зашипел, как змея, и вытащил атомный бластер. -- Их трупы поглотит земля! Вперед, поднимайте казармы! Я гвардию сам поведу! -- воскликнул король Индраварман и каску надел на ходу. -- Но джунгли пропитаны кровью, там яблоку негде упасть! Король посмотрел исподлобья. -- Заткни свою грязную пасть. Не смей мне, мерзавец, перечить. Когда мы столкнемся с врагом, ты первые залпы картечин поймаешь своим животом... А где-то в провинции Лао, от мыслей своих помрачнев, сидел повелитель Наньчжао на белом, как творог, слоне. -- Не бойся, мой друг толстокожий. Готовься идти напролом. Мы вместе раздавим Камбоджу с ее бестолковым царьком. До самого острова Банда, где волны ласкают атолл, протянется власть Таиланда, его всемогущий престол, под небом единственным синим, где смотрит на нас божество. Но наша империя сгинет, как сгинули все до того. Я мог бы прослыть бессердечным, но должен тебе рассказать -- ничто под луною не вечно. Пускай летописец в тетрадь запишет холодные знаки о том, что случилось тогда, добавит легенды и враки, и сказки добавит туда. Кто знает, что станется с нами? Когда мы развеемся в прах, быть может, останется память и песни о наших делах... _______________________________ 1 - Это солецизм.
krolik: Magnum пишет: протянется власть Таиланда ураааа!
Magnum: krolik пишет: протянется власть Таиланда ураааа! Вы сочувствуете делу тайского империализма; это хорошо, но внушает подозрения.
krolik: Magnum пишет: но внушает подозрения. в чем?
Magnum: krolik пишет: в чем? Я собирался обвинить вас в таиландском шпионаже, да еще в рифму, но передумал, ибо к предложенной развилке это уже не будет иметь никакого отношения. :sm18
krolik: можно офтопиком выделить
Magnum: Я лучше 11-ю главу допишу, таиландские шпионы от нас не уйдут.
krolik: это исчо лучше
Magnum: Уже.
Magnum: Одна из бесчисленных хроник, составленных в те времена, гласит: "Император Андроник любил выпивать дотемна. Совсем не блиставший талантом, он мог не войти в документ. Но с братом его Александром случился такой инцидент -- он править хотел Цареградом до самых глубоких седин, однако предательским ядом погублен в расцвете годин. Никто не остался на троне, но это еще полбеды. И вот император Андроник правления принял бразды. Он был на неправильном месте в один из неправильных дней". Под именем этим известен наш старый знакомый Андрей. Конечно, писатель-гречишка бесстыдно его оболгал, Андрей был хороший мальчишка. Но князем хорошим не стал. Чего-то ему не хватало, какой-то ничтожный изъян... Устав от бессчисленных жалоб на вечный разбой мусульман, собрал император отряды и турок решил наказать. Покинув пределы Эллады, отправился в путь. Исполать! Надвинув пониже забрало, бросаясь отчаянно в бой, прошелся по Азии Малой и даже остался живой. Размякшие в климате влажном и дух растеряв к сентябрю, сельджуки сражались неважно и сдались на милость царю. Мятежная прежде Никея решила, что выхода нет, и тоже признала Андрея, потом Трапезунд и Милет. В Европу вернулся Андроник, ему покорились Эпир, латинский король Фессалоник и весь кафолический клир. Прославить героя в балладе спешит менестрель-блюдолиз! Царя ожидал в Цареграде весьма неприятный сюрприз. Явилась незванная сила, толпа неизвестных бродяг. Под стенами войско застыло, над ним развевается флаг -- оранжевый, синий и красный. Короче, сплошной триколор. Народ испугался ужасно: -- Кто этот загадочный вор?! А вел эту страшную банду не гунн, не монгол, не араб -- вдыхавший степную лаванду, воинственный князь Бессараб. За ним приготовились к драке за город-герой Цареград -- румыны, валахи и даки, и бешеный Дракула Влад. А следом, как будто в кошмаре -- попробуй за ним приударь! -- вышагивал Штефан чел Маре, молдавской земли господарь. -- Я в город явился намедни, ведя за собой молдован -- я августов римских наследник, мой предок - великий Траян! Прославлены наши дружины в лесах и далеких степях. Ромеи не греки -- румыны, не грек, а отважный валах! И город с названием новым здесь встанет, земли властелин. Его назову Кишиневом -- давно позабыт Константин.
Magnum: Нам не дано предугадать, как наше слово... http://chronologia.org/dcforum/DCForumID2/11016.html (много картинок) Читать и рыдать горькими слезами. "слоны китайского милитаризма" В ответ на сообщение #0 Вот такую боевую машину применяли китайские завоеватели в XIII веке (по мнению традиков из века ХХ-го): Ужос, просто ужос! Придумал это чудо генетической селекции или дрессировки император Пусянь Ваньну (по-русски - Пузатый Иван). Впрочем, традики дают портрет совсем не пузатого генерала чжурчженьской армии:
krolik: Magnum пишет: и бешеный Дракула Влад. и вампирчики! еще токо швейцарцев не хватает
Magnum: krolik пишет: еще токо швейцарцев не хватает Не может быть. Неужели я еще ничего не писал про непобедимые швейцарские полки?! Спасибо за идею. В развилку укладывается, 13-й век на дворе, Швейцария на горизонте. Хотя, скорей всего, это будет уже во втором томе.
Magnum: THE ANNIHILATION OF CHIN, 1215-1234 The events of 1215 had reduced the Chin territories to the region around the Yellow River and transformed it into a buffer state hemmed in by the Mongols, Hsi Hsia, Li Ch’uan and his Red Coats in Shantung, and, of course, the Sung in the south. Although the strategic situation seemed hopeless, the Chin court in K’ai-feng decided to attempt to compensate for its losses in the north by means of a southern campaign against the Sung. In 1217 it decided to attack the Sung on the Huai River front, but the Chin troops could not advance as deeply into Sung territory as they had been able to do in 1206-1207. At the same time Hsi Hsia attacked the western borders of Chin; here, however, the Chin were able to push back the invaders. There followed a confused series of battles for border towns in the Huai region, with no decisive results. Repeatedly the Chin sued the Sung for peace (which always implied the demand for continued payments), but in 1218 the Sung did not even allow the Chin envoys to enter their territory. Another attempt to invade Sung followed, this time with some tactical gains but no strategic success.
Magnum: In the meantime the Mongols, this time under Mukhali (d. 1223), one of Chinggis khan’s most able and trusted generals, maintained their relentless pressure, chiefly in Shansi, where the strong strategic fortress-city of T’ai-yuan was taken (see Map 21). Hsuan-tsung seems to have planned further actions against Sung and therefore cried to negotiate for peace with the Mongols. In 1220 the minister Wu-ku-sun Chung-tuan was sent on an embassy to Chinggis khan, who was encamped at that time in Transoxania, and offered to recognize the Mongolian khan as his elder brother in return for a cessation of hostilities. This attempt to include the Mongolian ruler into the network of pseudofamilial relations that had existed among the states of continental East Asia since the tenth and eleventh centuries failed. A second embassy of the Jurchen grandee was equally unsuccessful. This time, Chinggis khan recommended to the Chin representative that Hsuan-tsungrenounce his imperial rank and instead become king of I-Jonan (Ho-nan wang) under Mongolian suzerainty. Chin, however, refected the offer to be invested with an inferior rank by the Mongols, and the peace talks therefore came to an end in 1222. In 1223 Hsuan-tsung died and his third son, Ning-chia-su (b. 1198; Chinese names Shou-li and Shou-hsu; r. 1223—34) succeeded him. He was the last ruler of Chin and was later canonized as Ai-tsung, “Pitiable Ancestor.” The ten years of his rule saw the final collapse of the Chin state and Jurchen rule. When Ai-tsung assumed the throne, his government had lost control over practically all the territories north of the Yellow River. Apart from Honan, the former empire of Chin consisted only of parts of Shantung and Shansi and the province of Shensi. After Mukhali’s death, the Mongolian attacks and raids lost some of their previous vigor while Chinggis khan himself was engaged in the west. One of Ai-rsung’s first actions was to make peace with Sung (1224). Chin formally gave up the claim to the annual payments, and Sung agreed to a cession of hostilities. The ceremonial embassies for the New Year and the rulers birthdays were discontinued. This meant the end of the normal diplomatic intercourse that had governed Sung--Chin relations for almost a century with occasional interruptions (1160—5 and 1206—8). With regard to Hsi-hsia, Ai-tsung favored reconciliation after a period of constant border warfare, military actions that had sometimes been carried out with the Mongols’ assistance. In 1224, negotiations with Hsi Hsia were initiated, and in the ninth month of 1225 a peace treaty was concluded. The Hsia ruler was acknowledged as the younger brother of the Chin emperor; both states also agreed to use their own reign titles in diplomatic correspondence, which resulted in a rise in status for Hsi Hsia because they were no longer considered to be vassals of Chin. The border trade was also resumed, a vital matter for the Chin because their cavalry had to rely largely on the import of Tangut horses now that the grazing grounds of Manchuria had been lost to them. The willingness of the Tanguts to cease their incursions into Chin territory on the Shensi border was certainly motivated by renewed Mongolian attacks against their own kingdom. The Chin, on their part, had given up all hopes for an expansionist policy and were content to stabilize their state within its existing borders. They even achieved some local victories over the Red Coats in Shantung. In 1227 Chinggis khan died while his campaign against Hsi Hsia was still in progress. Ai-tsung tried to appease the Mongols by sending an embassy offering formal condolence, but the Mongols refused to receive the envoys in their camp. Already in 1226, diplomatic relations between Hsi Hsia and Chin had ceased; the last embassy from the Tangut court arrived in the Chin capital on 6 November 1226 and announced the death of the Tangut ruler. Chin dutifully dispatched a mission of condolence four weeks later, but the Mongolian attack against Hsi Hsia prevented its entry into Tangut territory. After the annihilation of Hsi Hsia in 1227 and the death of Chinggis khan on 25 August 1227, the Chin enjoyed a brief period of respite from the Mongols. The new great khan Ogodei resumed his operations to eliminate the Chin who, despite their tremendous setbacks, were still able to resist fiercely (see Map 22). In 1230 and 1231 Ogodei organized a large-scale campaign against the Chin capital of Pien (K’ai-feng). Two columns were set in march, one under Ogadeis command in Shansi and the other under Chinggis khan’s youngest son Tolui in Shensi. The strategic aim was a pincer attack on K’ai-feng from the north and south. When both armies met in the winter of 1231-2, they were put under the command of Subetei, a distinguished warrior whose forces ten years later would spread terror in Galicia and Hungary. Although the Chin command had sent thirty thousand soldiers to protect the northern flank of the capital at the Yellow River fords, on 28 January the Mongols were able to cross the river, and on 6 February the first Mongolian cavalrymen appeared under the walls of the capital. The Chin court tried feverishly to mobilize all able-bodied males in the capital and to organize resistance against the attackers, who began their siege operations on 8 April 1232, about two weeks after they had asked for formal surrender and hostages. Throughout these weeks the Chin government had tried desperately to come to terms with the Mongols, and several further peace talks took place during the summer of 1232. These came to a definitive end when on 24 July two Chin officers murdered the Mongolian envoy Tang Ch’ing in his hostel, together with some thirty other people. After chis act of treachery the Mongolian attacks were renewed with increased energy. The situation in the besieged capital became chaotic and hopeless, particularly after the outbreak of an epidemic in the summer of 1232. The provisions stored foremergencies soon proved inadequate, and despite ruthless requisitions of food among the population, the capital suffered from severe famine. A graphic description of life in the capital during the siege has survived; it is an eyewitness account by a Chinese intellectual who had held offices under the Chin. His moving account gives evidence of the total disorganization within the government. Nominations, promotions, demotions, and executions of suspected traitors followed one another ceaselessly. On the other hand, it is surprising that the city could be defended at all, for it seems that the Jurchen and Chinese soldiers were able to put up an effective defenseagainst the Mongolian forces.and their Chinese allies. The siege of K’ai-feng is also of some interest for the history of military technology, because gunpowder was used by both parties, if not as a propellant for projectiles, then certainly for grenades hurled by catapults. These bombs were used by the defenders of K’ai-feng against men and horses, with deadly results. Another weapon credited to the inventiveness of Chinese artisans was a flamethrower (or rocket?), called a “fire lance.” Sixteen layers of strong yellow paper were pasted together and formed into a pipe over sixty centimeters long. This pipe was filled with a mixture of charcoal made from willow wood, iron filings, powdered porcelain, sulphur, and niter and was fastened to a lance. The soldiers handling these weapons carried a small iron box with glowing embers and, in battle, ignited the fire lances, which ejected a flame over three meters long. When the explosives were spent, the pipes could be reloaded. In the winter the emperor decided to leave the city while it was still possible. Followed by a host of loyal Jurchen and Chinese officials, he left for Kuei-re in 1-Lonan where he arrived on 26 February 1233, and later in that summer, on 3 August 1233, he found refuge in Ts’ai-chou. The capital was thus left in the hands of the commanding generals. One of these was Ts’ui Li. He planned to avert the wotst for the capital and for himself by preparing to surrender, because if K’ai-feng had been taken by storm, indiscriminate slaughter and pillage would have resulted. The officials and generals who were still loyal to the absent emperor were eliminated, and on 29 May the city gates were opened to the soldiers of Subлtei. The capital was plundered in a “normal” way, but it seems that soon barter trade between the inhabitants and the northerners was permitted~ the townspeople gave rheir last possessions, valuables, and silk in exchange for rice and grain transported from the north. Some slaughter occurred nevertheless. Over five hundred male members of the Wan-yen clan were marched out of the city and massacred. Ts’ui Li, who might have cherished hopes for a high position in the Sino-Mongolian hierarchy, did not enjoy the fruits of his coup, as he was assassinated by a Chin officer whose wife he had allegedly insulted. The fall of K’ai-feng still left the Mongols to administer the final coup de grace to the remnants of the Chin imperial court. Ai-tsung’s situation was so desperate that envoys were sent to the Sung to ask them for grain and to point out that the Mongols were a great danger and that they would destroy the Sung in their turn. The Sung commanders of course refused any assistance and continued to prepare a joint attack with the Mongols against the last Chin strongholds. But even so, the prefectural town of Ts’ai-chou held out for some time after the attacks began in December 1233. After an unsuccessful attempt to flee from the town, Ai-tsung ceded his “throne” to a distant relative and committed suicide. This man, too, fell in the street fighting when Mongolian soldiers finally entered the town on 9 February 1234. The Chin state and the Wan-yen dynasty had come to an end. The Sung, at last, had their revenge, but as the envoy from Chin had warned them, they had won as a neighbor an even more formidable adversary than the Jurchens. The end of a dynasty has always been a favorite topic for Chinese historians and historical philosophers. They usually try to explain the fall of a state by deviations from the moral principles embodied in the ethical code of Confucianism and so do not have many good things to say about the Chin state. But even orthodox historians would have to admit that the cardinal virtue of loyalty was alive during the last stages of Chin. There were defectors and opportunists, but a surprisingly great number of leaders and soldiers, Jurchen and Chinese alike, remained faithful to the bitter end1. ___________________________ 1 - очень трогательно, следует заметить.
Bastion: Гм! Очень интересно! А перевод? "Ничего не понимаю"(с)Колобки
Magnum: А! Это было предназначено для редких буквоедов. Описание последних дней вышеупомянутой Золотой Империи с точки зрения "Кембриджской Истории Китая". Сражались до последнего патрона. Перевод последует, д.т.п. рекомендую первоисточник. http://www.vostlit.info/Texts/rus11/Zinschi/frametext10.htm http://www.vostlit.info/Texts/rus11/Zinschi/frametext11.htm
Magnum: Глава 12. У самой границы Тибета под солнцем раскинулась вся "Империя Вечного Лета" -- тангутское царство Си Ся. Под этим названием пышным лежала в дорожной сети. История шагом неслышным решила ее обойти. Покуда степные подонки делили Небесный мандат, тангуты стояли в сторонке -- легенды о том говорят. И даже чудовищный демон, пекинский владыка Пусянь, ее не затронул пределы, лишь требовал малую дань. Когда его сбросили с трона, и вновь завязалась игра, не стало в Китае закона. Тангуты решили: "пора!" Бурхан, император тангутов, искавший верховную власть, решил разогнать лилипутов, посмевших его обокрасть. -- Тангут - это страшная сила, я всех на пути разнесу! Найманское царство разбила шпионка моя, Гурбесу. Тибет подключился к союзу, чтоб долю свою получить -- он не был тяжелой обузой, напротив, он мог подсобить. Сплетение родственных связей -- тибето-бирманский язык. По пыльным дорогам и грязи идет боевой овцебык. (Слонов на Тибете не знают -- суровые жители гор). Кто станет владыкой Китая? Не найден ответ до сих пор. Блистают железные латы, давно заготовлены впрок -- тангуты покинули запад и быстро идут на восток. Нет зрелища в мире волшебней, чем этих солдат легион! На шлемах -- защитные гребни, на поясе -- "птица-дракон". Блестит императорский панцирь, в него облачился Бурхан. Однажды вошли тибетанцы в столицу династии Тан. Ду Фу, что писал о туфанях, такого не мог предсказать, но всадника в желтом тюрбане китайцы увидят опять! В обозе ракеты и бомбы, продукты военных чудес. В помомков Магнитного Гомбо вселился неистовый бес! Они разбежались повсюду, как желтый поток саранчи. Ревут боевые верблюды -- Китай побежденный молчит. Но вот, исключение правил, добыча бежит на ловца. К Бурхану, что греется в славе, солдаты подводят певца. -- Скрывался в обозе, как заяц, и песни мятежные пел! -- Ты знаешь, мой милый китаец, тебя ожидает расстрел, -- заметил Бурхан добродушно. -- Ты будешь раздавлен, как вошь. Но прежде не против послушать, о чем ты, бесстыдник, поешь. Певец усмехнулся надменно, в ответ ничего не сказал, ударил по струнам степенно, и темп хладнокровно набрал. Развилку ужасную эту Никто не сумел оценить -- Владыка тангутской планеты Решил с Чингисханом дружить. Свинцовые тучи раздуты, И дождик идет, морося, Шагают на запад тангуты Из древнего царства Си Ся. В железные туфли обуты, О мире нигде не прося, Уходят на запад тангуты Из древнего царства Си Ся. Желудки от мяса надуты, Ведут за собой порося -- Совсем обожрались тангуты Из древнего царства Си Ся! Пылают багровые морды, Врагов беспощадно кося, Несутся тангутские орды Из древнего царства Си Ся. До самых болот Даугавы, Везде создавая уют, Остатки монгольской державы Тангуты затем соберут. Готовят тангуты-повстанцы Монголам священную месть! И вместо Казанского ханства -- Тангутское вырастет здесь. Потом православные будут Упорно, о чем не спроси, Кричать о засилье тангутов На землях священной Руси. В Сибири замерзли якуты, Распалась империя вся -- Во всем виноваты тангуты Из древнего царства Си Ся! Наполнены газом Сургуты, На Запад уехать низзя! Опять виноваты тангуты Их древнего царства Си Ся! Зарезали Цезаря Бруты, Огонь тирании гася -- И здесь виноваты тангуты Из древнего царства Си Ся. Ушли из Ютландии юты, Пшеницу в полях колося -- И тут побывали тангуты Из древнего царства Си Ся. Архангельск снегами укутан С последней гражданской войны, Во всем виноваты тангуты! Кому они вовсе нужны?! Тангутов повсюду ругали, И даже хотели убить, Тангуты сбежали в Израиль, И стали в Израиле жить. Но там им покоя не дали! Сказали "Нечистая, сгинь!" Их выгнал жестокий Израиль В пески африканских пустынь. Ушли, наступая на грабли, Мечтая о будущем том, Где Токио будет раздавлен Тангутским воздушным флотом! И где-то в ангольских болотах, Стада носорогов пася, Бродили тангутотентоты Из древнего царства Си Ся. -- Какая забавная песня, -- Бурхан потрясенный сказал. -- Но правда куда интересней. Похоже, мы вышли в финал. Другие давно надорвались на фоне китайских равнин. Мы только с Тибетом остались. А должен остаться один! Мы вышли в безумном блицкриге туда, где фонтанит фугас! И в синие с золотом книги потомки напишут о нас.
Magnum: Глава 13. Поклявшись разбить иноверцев, собрался король-сумасброд по прозвищу Львиное Сердце в Четвертый Крестовый Поход. (И твердо запомните, дети, как самый последний дебил -- в Четвертый, а вовсе не третий. Тот номер неправильным был). А следом, в сезон сенокоса, ушел подозрительный тип -- германский король Барбаросса. За ним августейший Филипп. И где-то на маленьком пляже, где горный стремился ручей... Короче, об этом расскажет в субботу другой книгочей. Был Ричард отважный мужчина. На Кипре -- с галеры на бал -- разбил Исаака Комнина и в цепи его заковал. Поправил уздечку и стремя, уже собирался опять продолжить свой путь в Аутремер, но планы пришлось поменять. У самого берега моря, где город стоит Лимасол, с героем встречается вскоре из дальнего царства посол. Натужно гремели фанфары, когда заходили в мотель посланцы великой Тамары, царицы грузинских земель. -- Царица умна и прекрасна, владеет богатой страной. Однако, бедняжка несчастна -- недавно осталась вдовой. В одной из кавказских провинций восстал беспокойный ингуш. Тамара нуждается в принце. Ей нужен защитник и муж. -- Я с турками должен сразиться... -- король не уверен в себе. -- Их много на наших границах. Ты сможешь погрязнуть в борьбе. -- А как же святая Голгофа и подлый султан Саладин?! -- Забудь про него, лимитрофа. Мы вместе пойдем сарацин калечить к священному граду, в протоки реки Иордан. Не выдержит город осаду и мощный удар христиан. -- Принцесса из Южной Наварры недавно обещана мне... -- Что может быть лучше Тамары?! Лишь та, что приснится во сне. И вот, под влиянием спича, что выдал грузинский джигит, на борт поднимается Ричард и в Грузию быстро летит. Декада прошла, и другая. Поставлен Кавказ под контроль. До самых пределов Китая известен английский король. Но вдруг, победивший в Ориссе, и всем показав крутизну, явился под стены Тбилиси -- Пусянь из семейства Ваньну. -- Язычник, китайская скверна! Так просто меня не возьмешь! -- воскликнул король суеверный. -- За Англию! С нами Сент-Джордж! И с этим воинственным кличем, надвинув пониже шишак, на джуров набросился Ричард, как самый последний дурак. Сражение длилось до ночи, итог -- боевая ничья. Пусянь, как безумный хохочет: -- Ты что-нибудь понял, свинья? Верни свое лезвие в ножны, ничтожный анжуйский нахал! Меня победить невозможно -- я дважды уже умирал! Ребята, задайте им перцу! -- добавил Пусянь, а потом -- он Ричарда Львиное Сердце прошил арбалетным болтом. Шакалы выли на луну В недавно пройденном овраге, На запад шел Пусянь Ваньну -- Куда идти ему, бедняге? Пусянь качает головой -- Слегка побаливает ухо, Туда попал ему стрелой Гурхан воиственный Джамуха. Пусянь идет который день, Под ним шагает иноходец, Пусянь - порядочный чжурчжень, И первоклассный полководец. За ним -- куда глаза не кинь -- Лежит песок в пустыне голой, Увы! Погибло царство Цзинь Под страшным натиском монгола. Пусянь четвертый год в пути, Так в книге сказано бумажной, Он должен свой народ спасти, А остальное все не важно. Но вот его завидел глаз (И пробудил его свирепость) -- Стеной вздымается Кавказ, И между гор - большая крепость. Над замком стелится туман, А в нем, к замужеству поспела, Живет принцесса Русудан, Царица славной Сакартвело. Пусянь - достойный джентельмен, Как с дамой обращаться знает, Он не берет царицу в плен, А сердце (с войском) предлагает. Играет свадьбу властелин, Вином наполнены колодцы, И где чжурчжень, а где грузин -- Никто уже не разберется. История вышла из рамок. На самой вершине холма стоял замечательный замок, в котором принцесса жила. В том замке, могучем и старом, томилась в плену англичан великой царицы Тамары прекрасная дочь Русудан. Немного прибавила в весе, но очень собой хороша. Пусянь поклонился принцессе. -- Ты звала меня, госпожа? Она отвечала, вставая: -- Ты рыцарь на белом коне? -- Быть может. Не помню. Не знаю. Я бился на этой войне. Бежал, как трусливая серна, как что-то похитивший тать. И бросил товарищей верных, оставил их там погибать! И где-то в далеком Кайфенге, прикрыв отступающих тыл -- был каждый расстрелян у стенки, кто преданность мне сохранил. И только солдатское братство они не сумели отнять. Кто ищет чужое богатство -- тот может свое потерять. Внезапно накрыла усталость, и с ней неприятная дрожь. Принцесса к Пусяню прижалась. -- Не плачь, их уже не вернешь. Оставь эти грустные нотки. Мы вместе увидим, солдат, как наши подводные лодки просторы морей бороздят. Пройдемся тропинкой незримой, над глупым врагом хохоча, и даже в холодные зимы согреемся в славы лучах. Взойдем на вершины Кавказа, и стоя над кручей вдвоем, увидим все небо в алмазах! И мы никогда не умрем. ====================== КОНЕЦ ПЕРВОГО ТОМА. Полная версия с испр. и допл. 180 кб http://zhurnal.lib.ru/m/magnum/pu2006.shtml
Magnum:
Magnum: Монголия в разгар событий.
Magnum: За восемь веков до Джамухи. Как будто сорвавшись с цепи, промчались тревожные слухи по дикой монгольской степи. Как будто сорвавшись с катушек, надвинулась черная мгла, посеяв в отчаяных душах личинки грядущего зла. Не станет от этого легче, но кто-то упорно молчит, а кто-то стремительно шепчет о том, что творится в ночи. О чем-то настолько ужасном, что вслух невозможно сказать. И кто перед этим соблазном способен сейчас устоять? Другие, согласно катренам, желанием мощным горят, опять повторяют рефреном слова_про_Небесный_Мандат. Здесь к войнам и битвам привычны, но все изменилось теперь -- родился в степи необычный и очень чудовищный зверь. Уже никого не обманет под маской упрятанный страх, и грозное имя жужаней повсюду звенело в ушах. "Бесстыжих разбойников банда" -- о них говорили враги, -- "преступников беглых команда, толпа конокрадов нагих". Нарушен обычный порядок, его никогда не вернуть, и сотни косматых лошадок готовы отправиться в путь. И все приготовились встретить нашествие, битву, поджог -- холодной Монголии ветер, сбивающий стрелами с ног. Алхон, византийцы, савиры, восточное царство алан, праматерь великой Индиры, за ней сасанидский Иран, славянское племя дулебов и даже династия Вей. А Вечное синее небо забыло своих сыновей. Наместников всюду назначив, в тяжелые эти года мандатом владели табгачи - как им показалась тогда. В эпоху крестьянских восстаний они закалили войска. Разбить обнаглевших жужаней решились -- не поздно пока. Отправил в поход император, о злобных жужанях узнав, совсем небольшую армаду по меркам китайских держав. Всего миллион пехотинцев, обозников тысяч пятьсот, слоны из столичных зверинцев -- на каждом стоит огнемет. И пес потревоженный гавкал, пугая уставших людей. Стояла каганская ставка в кольце небольших крепостей. Застыв на холмах и в ложбинках, они создавали уют -- аварским циклическим рингом систему потом назовут. Стоят островерхие юрты (жужани не знают избы), и бродят ублюдки-манкурты, великого войска рабы -- рабами остались навечно. В палатке лежит барабан, а рядом, на шкуре овечьей, уселся великий каган. Датунем, а вовсе не Фролом его называла жена -- что делать -- китайцы, монголы -- смешные у них имена, на наши не очень похожи. Вдыхает степную полынь и бледно-молочную кожу добытых в Европе рабынь. И слушает, делая метки на желтом бумажном листе, доклад командира разведки, что рядом стоит в темноте. -- В Кашмире восстал Махаведа, там пленник под пыткой кричит. Два брата -- Аттила и Бледа -- на западе точат мечи, -- рассказчик продолжил устало, в глазах отразилась тоска, -- взорвался вулкан Кракатау и выбросил тонны песка, весь мир содрогнулся в пожаре. Сметая врагов на пути, идет на восток Велизарий -- ведь некуда больше идти. Я с гунном неистово бился, тела накрывая плащом. Наш мир навсегда изменился -- чего тебе надо еще? -- Мой друг, ты вернулся некстати, -- ему отвечает каган. -- Погибни, ничтожный предатель, забывший отчизну и клан! Недолго скрывалась измена, закончим пустой разговор, -- каган усмехнулся надменно и выстрелил прямо в упор. -- Довольно с меня пустословий! Каган раздвигает покров. Держа арбалет наготове, своих созывает бойцов. -- Нам южный грозит император! Не может простить степнякам. Я снова ограблю богатых, а золото бедным отдам. Алтайские турки восстали -- мой меч для войны приготовь. Прольется над пеплом развалин дождем обжигающим кровь!
krolik: ура! наконец то
tewton: Таки гуннов в Европе не будет? Здорово!
Magnum: krolik пишет: ура! наконец то Эта музыка будет вечной.
Magnum: tewton пишет: Таки гуннов в Европе не будет? Здорово! Они там уже были ("Два брата -- Аттила и Бледа -- на западе точат мечи"), но это ненадолго. А вот аваров скорей всего не будет. И венгров. Тюрое/турок/сельджуков не будет точно, с ними покончено.
Magnum: Глава 2 (15). Любимцы небесной Фортуны, совсем превратившись в зверье, задумали белые гунны убить человечество все! Они безобразно красивы -- верхушки своих черепов бинтуют поклонники Шивы и прочих кровавых богов. Себя возомнив суперменом, известный сегодня и встарь, ведет их безжалостный демон-ракшас, МихирАкула-царь. Смотревший на мир из-под палки как предок -- великий Эфтал -- в огне воплотившийся Калкин индийцев везде убивал! Горами укладывал трупы, насиловал местных девиц, буддийские храмы и ступы сжигал предводитель убийц. К слонам относился не лучше -- поставил зверей на обрыв и медленно сбрасывал с кручи, их воплями слух усладив. Как будто рожденный в бутылке жестокий и бешеный джинн, герой очевидной развилки и Молот индийских равнин. Во сне, после новой победы, его навещает мертвец. -- Ты дьявол! -- Я сын Махаведы! Я - Митры неистовый жрец!!! Грядущий финал Кали-Юги я в битве приблизить сумел! -- Я воина в медной кольчуге нашел среди тысячи тел, лежавших на поле кровавом, где войско сражалось твое. В обнимку лежал с волкодавом, кружилось над ним воронье. Один из всего легиона он чудом остался живой, хоть бился с владыкой Алхона... -- Напомню, он бился со МНОЙ. Кто смеет противиться Шиве и руку поднять на Алхон -- лежит в придорожной крапиве, в могилу отправится он. Чего тебе надобно, старче? -- Оставь бесконечную спесь. Уже открывается ларчик... -- Я создал империю здесь -- за десять веков до Моголов! Ты понял, несчастный мертвец? Я смог беспощадным глаголом зажечь миллионы сердец! За девять веков до Тимура принес в Индостан геноцид -- ублюдок, продажная шкура, пойми, КТО с тобой говорит! Железом победных баталий я путь проложил на восток -- там девушка в образе Кали сжимает бенгальский клинок. Пусть звезды погаснут и луны, нахлынет Великий Потоп -- никто не забудет про гуннов -- ни черных, ни белых -- НИКТО!!!
Илья: Magnum пишет: Алтайские турки восстали -- мой меч для войны приготовь. Magnum пишет: Аттила и Бледа В каком веке разворачивается действие? (Уже не спрашиваю - в каком году?) Это не альтернатива. Это не стеб. Кому-то нечего делать. Бывает.
Magnum: Илья пишет: В каком веке разворачивается действие? в шестом. Скорей всего.
Илья: Magnum пишет: в шестом. Скорей всего. А Атилла когда у нас умер, а?! Впрочем...проехали. Тему сдать в утиль старьевщику.
Magnum: Илья пишет: Атилла Когда я вижу слово "АтиЛЛа", я хватаюсь за пистолет. когда у нас умер, а?! За это каган и казнил своего шпиона. За устаревшие сведения.
Илья: Magnum пишет: За это каган и казнил своего шпиона. За устаревшие сведения. Да Вас ничем не прошибешь!!! На 80 лет шпиён припозднился!!! Версия: его (шпиёна) дед передал ему по наследству тайные сведенья о правяшем в таинственной Йоропе великом кагане кунов Идиллэ. И все 80 лет семейство думало - кому бы их подороже продать! И наконец выбрало! Как показывает Magnum пишет: За это каган и казнил своего шпиона. не самым удачным образом. Тема заслуживает право на бытие. Но исключительно в курилке....
Илья: Magnum пишет: Когда я вижу слово "АтиЛЛа", я хватаюсь за пистолет Напрасно, кстати.
Magnum: Илья пишет: Напрасно, кстати. АТТила пишется с двумя ТТ. Остальное поскипано как нерелевантная черная зависть.
полная версия страницы